Хелейна с детства не питает ложных надежд. Подобно пустому сосуду, она всецело наполняет себя безликими эмоциями других — бережет и лелеет, чтобы после, оставшись в полутемной комнате, взглянуть в будущее: хрупкое и такое изнеможенное — в котором до самого конца будут слышны смертельные стоны воинов, падших в бесчисленных кровавых боях.
Острая игла беспрепятственно проходит через серый клочок ткани, точно так же, как и драконье пламя, что просочилось через хвалебные доспехи из валерийской стали, превратив её мужа почти в живой, медленно тлеющий уголёк.
Ей искренне жаль брата, но правду не скроешь: впервые после смерти сына невидимые оковы, так яростно стискивающие грудную клетку, ослабли. Больше нет надобности ожидать от Эйгона приказов — он едва может омочить сухие, покрывавшиеся коркой, губы.
Тайна, до смешного очевидная — шепот в коридорах — «кто станет регентом?» — ещё до инцидента в Грачином Приюте Хелейна знала: Эймонд обречен почувствовать свою ношу, к которой рьяно стремился — на всё воля Семерых и, возможно, судьбы.
Она находит брата около железного трона. Было бы преступно не признать, что ему к лицу власть. В отличие от Эйгона, Эймонд слеп на один глаз, но достаточно прозорлив по своему естеству, кажется, не будь у него зрения вовсе, это нисколько не помешало бы ему зреть в корень, замечая вещи, далёкие от взора полыхающего мужа и всех остальных — голодных претендентов на господство.
— Оно того стоило? — вопрос без упрека и желчи; Хелейна спрашивает открыто, минуя приличие, давая ясно понять, что ни к чему играть роль — её намерения чисты, а увиливать, под стать змее, уже слишком поздно.